зеркало Токийского Залива — то еще и Лихтенштейну с Андоррой места останется.
Но только люди по берегам залива давно уже не селятся. Цунами Второго Удара превратило красивый город в мертвые руины. Что успели расчистить, отдали под полигоны. Это здесь Икари Синдзи отрывал хвост «Джаггернауту» и едва не оттяпал язык Вилсону из АКП. Это здесь испытывали волновые торпеды и снаряды-осыпатели взвеси. Это отсюда вышла в легендарный поход I-401 — по крайней мере, так говорит сериал «В гостях у сказки». А кино никогда не лжет, это всем известно, и спорить здесь не о чем.
Токийский Залив — огромное водное пространство, вход в которое сравнительно несложно защитить от Глубинных. Идеальное поле для тренировок тех же канмусу. Неудивительно, что Токийская Школа расположена именно здесь, и что школоносец «Летящий Феникс» возвращается именно в Токийский Залив.
Издалека боевые корабли выглядят неожиданно маленькими. Тяжелые корабли — крейсера, линкоры — как серые утюжки, сложенные из двух треугольников. Точь-в-точь такой силуэт имеют бумажные кораблики. Средний треугольник, вершиной к небу, при ближайшем рассмотрении оказывается нагромождением надстроек, труб, мачт, крыльев и мостиков. Нижний треугольник — вершина его не видна, скрывается в волнах — топорщится уже двумя углами. Повыше — полубак, всходить на океанскую волну. Пониже — полуют, иногда с торчащей вилкой кормовой башни.
Легкие же крейсера с эсминцами — вовсе на далекой воде черточки.
Нет, конечно, в бинокль с хорошей, довоенной оптикой все смотрится как должно: весомо, грозно, внушительно. Да откуда взять бинокль? Волнуются люди, переминаются на особо выделенном балконе для встречающих. Утром конвой прошел мыс Цуруги — мыс Меча, названный так в те времена, когда японские мечи еще были прямыми. Вот уже полдень скоро, и корабли все ближе, и контуры все зримей; и под небом синим, высоченным, отшлифованным по случаю праздника градобойными ракетами, разматываются пушистые следы за крыльями валькирий. Идет конвой: здоровенный грузовоз-ролкер «Фьярдваген», ради которого все и затевалось; потом линкор «Нагато», следом крейсера авангарда, флангового охранения и замыкающей гребенки; и эсминцы — все сплошь корабли Тумана. А потом внимание встречающих захватывает белый треугольный вымпел — метров двести, не меньше! — несомый над волнами северным ветром; за тем вымпелом почти не видно и самого школоносца.
Оркестр левее и ниже балкона берет первые ноты — почти неслышно за шорохом ветра, за плеском волн, разбегающихся от больших кораблей конвоя. Подымается густой, тяжелый запах прибрежья: соль, тина, копоть, мокрое дерево. И над всем этим ближе и ближе треугольник белого шелка, исчерканый пометками. Корона за голову повелительницы северной стаи. Меч за голову хранительницы. Бычья голова за демона-«они». Увесистые ромбы за головы Старших особей. Треугольнички за Младших. Разбитое кольцо за снятие осады с Перл-Харбора. И шестнадцать священных цветов-хризантем: спасенные ядра Тумана. Всю ночь техники школоносца наносили пометки на походный вымпел. Они тоже в строю на широкой палубе, красноглазые и счастливые: победу в самом деле ничего не заменит!
Кроме победных отметок, видных с берега, по всей длине вымпела рассыпаны цифры помельче, видные только выстроенным на палубе девяткам. Семь-два, золото. Три-ноль-ноль, черная. Один-девять — красная… Вьется вымпел, и номера закрывает складками — только ведь на палубе и без циферок все обо всех помнят. «Нет у нас, государь, сорока бояр коломенских, двадцати бояр белозерских, тридцати панов литовских»…
Работы на пирсе понемногу прекращаются; конвой снижает скорость. Весь портовый люд начинает сползаться к низким заграждениям. До швартовки, судя по большому циферблату, еще добрый час. Как его вытерпеть в ожидании? Какими словами высказать? Для таких-то минут музыка и придумана. Ударяет оркестр в полную силу гимн Токийской Школы, и поднимается звук над балконом с переминающимися людьми, раскатывается над причалами — в полном согласии все замолкают. Кто на корабли смотрит, кто на бьющую в бетон волну от них, кто на тот самый большой циферблат… Не вытерпев неподвижности, Егор спускается с балкона. Курсанта в парадной форме оцепление пропускает без единого вопроса. Парень идет по пустеющему пирсу, огибает ящики, канаты, баллоны — к пестрому ряду мелочного рынка, откуда продавцы тоже понемногу стягиваются встречать. На беспризорных прилавках пирожки, заколки — вот уж самое необходимое в плавании! — журналы, шоколадные батончики, туалетная бумага, расчески, авторучки. Грустные плюшевые зайцы — в жопу такие амулеты, только тоску нагоняют, особенно под «Уми Юкаба»… И внезапно, взрывом красок — на столике букеты и вокруг столика букеты!
— Да откуда здесь-то грузин с цветами?!
* * *
— Из самого института НЕРВ, Токио-три, — пожилой кавказец не обиделся на восклицание. — У меня цветы секретные: синие розы видишь? Эффект Черенкова, да! И сам я такой секретный…
Музыка тут не оглушала, так что все слова Егор прекрасно расслышал. Цветочник посмотрел на шеврон Егора, подмигнул:
— Канешно, нэ такой секретный, как ты. Ядерный физик я. Работаю в НЕРВ. Вон там… — сухая темная ладонь указала на юг, за спину:
— Гора Хаконе, а дальше — Фудзи. Где-то рядом. Секретно. Сам понимаешь.
Егор улыбнулся. Грузин поправил кепку — точно можно было посадить на нее вертолет, все как в кино! И продолжил:
— Но только с приборами — ни поговорить, ни выпить. Вот, завел на балконе гидропонику, сюда цветы привожу. Тут хотя бы люди… Тебе что лучше?
— Розовые… — подумав, Егор указал букет:
— Эти. Пускай будет в цвет волос.
— В цвет волос? Э, так я ролик видел, да! Это круче Рика Хонды! У нее просто танец и все, а твоя девушка — это… Это… Это как восход на Ушба! Нет, круче! Как закат! Вот! Но цветы…
Грузин решительно заслонил собой прилавок и сказал совершенно без акцента:
— Не покупай, пока не увидишь конвой.
Пока борта не нависли стеной.
Пока не упали сходни — жди.
И только рука в руке — приходи.
Не то, чтобы Егору сильно понравились рифмы, но уж больно важным сделался носитель кепки-аэродрома, и совсем без подначки посмотрели его разбойничьи глаза. Так что парень даже отошел от прилавка на несколько шагов. Переждав литавры, сухощавый кавказец добавил:
— Придешь — вас точно без очереди пропустят.
Видя, что Егор обижаться и убегать не спешит, объяснил:
— Серьезно, парень. Это очень, очень старая традиция. Нельзя заранее, совсем нельзя. Моя семья давно торгует цветами, у нас все приметы верные. Вот слушай, анекдот расскажу, да? Вот представь, НАТО завоевало Советский Союз…
Егор хотел засмеяться: это через воду, что ли? И глубинные на это все просто смотрели? Но передумал, не желая прерывать потешно надувшегося рассказчика, который снова заговорил преувеличенно по-кавказски:
— И самый главный их
